Момент истины - Страница 30

Во всем облике лейтенанта, в его фигуре, лице, походке, поведении и обмундировании, не было ничего примечательного или необычного, как говорится, не на чем взгляд остановить; за годы войны Андрею приходилось видеть десятки, если не сотни, таких юношей в военной форме.

Вслед за лейтенантом Андрей вышел на пристанционную площадь, где вдоль штакетника стояло несколько автомашин.

– Товарищ полковник, – послышалось совсем рядом, – разрешите…

Андрей обернулся и буквально в двух метрах от себя увидел стоящего навытяжку возле полуторки Таманцева и рядом с ним двух незнакомых усмехающихся офицеров – капитана и старшего лейтенанта, как догадался Андрей, прикомандированных.

– Виноват, – дурачился Таманцев. – Разрешите обратиться…

– Т-ты еще не уехал? – не обращая внимания на подначку, удивился Андрей и, жестом подозвав Таманцева, указал взглядом на идущего впереди, метрах в сорока, лейтенанта.

Таманцев посмотрел и сразу сделался серьезным.

– Где ты его достал?

– В п-парикмахерской.

– Молодчик!

Таманцев уже принял решение и, оборотясь, велел двум офицерам:

– Ждите меня!

Он и Андрей последовали за лейтенантом. Тот направился в конец станции, где возле столовой продпункта, очевидно, поджидая его, стоял круглолицый капитан.

– Вот и второй, – обрадованно сказал Таманцев и посмотрел на часы. – Без трех минут четыре… Надо полагать, они условились здесь встретиться…

* * *

Капитан и лейтенант обедали долго, около часа, по-видимому никуда не торопясь. Тем временем Таманцев и Андрей лежали на траве за низкорослым крапивником метрах в пятидесяти от столовой. В тени места, пригодного для наблюдения, поблизости не было, приходилось снова жариться на солнце.

Таманцев внимательно рассмотрел окурок, затем сравнил две обгорелые спички – брошенную лейтенантом и найденную в лесу на поляне, – они оказались разными.

– Все это фактики… – вздохнул он и, бережно завернув окурок и спички в старое письмо, уложил в плексигласовый портсигар и спрятал в карман.

– Топаешь целый день, – заметил он погодя, – и дела будто не делаешь, а устанешь как собака и проголодаешься. Ты ел чего?

– Нет.

– И я тоже. – Таманцев жадно потянул носом, ему все казалось, что от столовой доносится запах мясного борща. – Сейчас бы чего-нибудь кисленького… – мечтательно произнес он, – вроде жареного поросеночка!.. С хренком! И пивка бы пару бутылочек со льда…

Андрей угодил рукой в крапиву и, растирая ожженное место, осматривал небо.

– Ну и ж-жарынь… Как бы грозы не было.

– Грозой сыт не будешь… А они обедают, – кивая в сторону столовой, не унимался Таманцев. – Сегодня там борщ мясной с помидорками и гуляшик с макаронами. Такой гуляшик – пальчики оближешь!

– А ты откуда з-знаешь?

– А я не знаю, я только так думаю… Да-а, пожрать не мешало бы! Как говорил товарищ Мечников, еда – самое интимное общение человека с окружающей средой. А уж он-то соображал…

Таманцев дважды со стороны кухни подходил к продпункту и заглядывал в уставленный длинными столами большой зал, но зайти внутрь не решился: кормили маршевый эшелон, в столовой, как и вообще на станции, было многолюдно, но офицеров – единицы. И рисковать – вести наблюдение в самом помещении – не стоило, тем более что круглолицый капитан и лейтенант сидели за столом одни.

Когда же, пообедав, они вышли из столовой, закурил только лейтенант; капитан, очевидно, был некурящим.

Медлительной походкой сытно пообедавших людей они направились в расположенный рядом агитпункт, где, сидя у открытого окна, минут пятнадцать читали газеты.

Оставив Андрея наблюдать, Таманцев зашел к своему знакомому, помощнику коменданта станции, который находился неподалеку, в здании блокпоста. Дождавшись, когда наблюдаемые вышли из агитпункта, Таманцев подозвал помощника коменданта к окну и показал ему офицеров. Тот сказал, что лейтенанта он наверняка видит впервые, капитана же вроде встречал на станции, но не ручается, так как, мол, ежедневно проезжают «тысячи офицеров» и всех не упомнишь.

– А зачем они тебе? – поинтересовался он.

– Хотел бы знать – кто они.

– Всего-то?! – хмыкнул помощник коменданта. – Сейчас приглашу их – и все узнаем.

– Нет, нет, это не годится…

29. На станции

На путях станции, где находилось семь воинских эшелонов с людьми и техникой, царило обычное для прифронтового железнодорожного узла шумное оживление.

Солдаты и сержанты кучками теснились меж составами, на перроне и окрест, гомонили, бегали с котелками и фляжками, таскали ведра и бачки с варевом, обедали, щелкали семечки, плясали, играли в «жучка», мылись и даже стирали. Пронзительно крича, двигался маневровый паровозик; около вагонов, обстукивая молоточками колеса и хлопая крышками букс, проворно суетились перепачканные потные смазчики; слышалось мощное дыхание и гудки паровозов.

На платформах тесно, одна к другой, стояли прикрытые брезентами самоходные установки, затянутые маскировочными сетями длинноствольные пушки со следами еще заводской смазки, замаскированные ветками полевые кухни, легковые и специальные автомашины. Кое-где над эшелонами, как руки, прикрывающие от удара с воздуха, вытянулись стволы зенитных орудий.

На одной из платформ у тупорылой, угроюмого вида гаубицы возились рослые, мокрые от жары и напряжения артиллеристы. Молодцеватые казаки-гвардейцы с обязательными чубами, в фуражках, где-то на самом затылке лихо заломленных набекрень, и шароварах с красными лампасами прямо в теплушках, откуда несло крепким запахом навоза и лошадиного пота, чистили и обливали водой коней. За их работой из соседнего состава с выражением на лицах высокого достоинства, превосходства и явного пренебрежения молча наблюдали молоденькие морячки в форменках и тельняшках.