Момент истины - Страница 85

На ходу я посовещался сам с собой и был вынужден оценить ситуацию как весьма хреновую.

Так я обежал одну сторону мыска, затем срезал у основания и вернулся, замыкая треугольник. Нигде никого и никаких сегодняшних следов-темных полос на серебристой от росы траве. Выходит, в рощице его никто не ждал.

Когда я выскочил из дубняка, там, где в чапыжнике лежал труп Павловского, никого не было, однако плач и вскрики Юлии отдаленно слышались – Фомченко все еще не смог затащить ее в хату.

Теперь следовало осмотреть опушку леса на два-три километра по обе стороны от дубового мыска.

Это заняло около часа. Я бежал краем леса, напряженно выглядывая следы, осмотрел на расстоянии ста – двухсот метров все пять тропинок и две неторные дороги – нигде ни одного свежего следа. Я был весь как взмыленная лошадь, зато мог теперь сказать определенно: на этом участке шириной километров шесть его никто не ждал и вообще после позавчерашнего дождя здесь никто не проходил.

Во весь дух я помчался назад. Лужнов, придерживая раненую руку, сидел на траве возле трупа Павловского бледный и печальный. Перевязал я его качественно: по бинту было видно, что кровотечение приостановилось.

– Ты Свиридов предупредил, чтобы никуда не отлучались и держали язык за зубами?

– Да, сказал.

– До Лиды доедешь?

– Да.

– Выходи на шоссе, – я показал рукой, – и голосуй… Передашь в отдел контрразведки авиакорпуса – Алехину или начальнику отдела, чтобы немедленно приехали. Скажешь, что Павловский при задержании застрелился. Запомни: он был один и пришел не со стороны леса… Никаких мнений и оценок – только факты! Давай!

Я заметил, что его знобит, и, когда он уже пошел, сказал вдогон:

– Попроси у Свирида… или потребуй… словом, хлебни для бодрости самогона… Полстакана – не больше!.. И жми! В темпе!

Мне хотелось, чтобы приехал кто-нибудь из начальства и все было бы зафиксировано не только в моем рапорте. Когда на счету у тебя более сотни парашютистов, взятых живьем, дать застрелиться хоть одному – не есть здорово. Тут могут возникнуть слухи о недосмотре или оплошке, каждому глотку не заткнешь, а я не желал потом никаких кривотолков.

Гимнастерку и нательную рубаху с Павловского я стягивать не стал, только расстегнул ворот и, развязав тесемки, снял погоны. Затем стащил с него брюки. В заднем кармане в носовом платке оказался самоделковый дюралевый портсигар; технари в тыловых частях плодят такие во множестве – из фюзеляжей сбитых самолетов. Я открыл крышку с выгравированной поверху надписью «Смерть немецким захватчикам!». Портсигар был наполнен «индийской смесью» – махоркой, густо пересыпанной мельчайшими крупинками кайенского перца. Маленькая щепоть такого курева, брошенная в лицо, выведет из строя любого, да и следы присыпать, – если преследуют с собаками, – отличное средство, лучше, пожалуй, не придумаешь.

Тут же в углу портсигара лежала плоская пластмассовая коробочка с таблетками, и среди них я сразу увидел два прозрачных камушка…

Мне стало не по себе. Конечно, запасные кварцы для передатчика могли находиться не только у радиста. Но у кого?.. У старшего группы?.. От этого нам было бы не намного легче. Я представил себе гневное лицо генерала и как он будет растирать шрамы на затылке и даже услышал его грозный голос: «Меня не интересуют трупы!.. Нам нужны живые агенты, способные давать показания и участвовать в радиоигре!»

Скрипа теперь не оберешься. Мне-то он наверняка еще скажет: «От кого, от кого, а от тебя я этого не ожидал!.. Не стыдно?..»

Понятно, я могу начать оправдываться. Я могу сказать:

«Кого мне дали?.. Летчиков!.. Что они умеют?.. И я не виноват, что они вылезли!..» А он мне скажет: «Я не знаю никаких летчиков!.. Ты был старший, ты не новичок и отвечаешь за все!.. Вы валялись на чердаке двое суток! За это время медведя можно выучить плясать, а ты их даже толком не проинструктировал!»

«Не проинструктировал!» – ничего себе справедливость… Да я язык обмозолил, растолковывал все, как приготовишкам!.. Но не стану же я капать на Фомченко и Лужнова! Нет, я не буду оправдываться, я промолчу. Если Павловский застрелился, значит, я его «упустил». Иного толкования и не жди. Обидно, но ничего тут не поделаешь.

По форме, цвету и размеру таблеток я определил – фенамин. Каждая из них подбодрила бы Лужнова не хуже самогона, но он уже скрылся в кустарнике, и бежать за ним я не счел целесообразным – у меня самого неотложных дел было под завязку.

В моей голове вертелись два факта, которые я выделил, но не мог еще толком осмыслить. Первое: Павловский пять или шесть суток тому назад был в лесу у родника и, сорвавшись с коряги, нечаянно там наследил. Второе: он пришел сегодня ночью, но не со стороны леса, как я ожидал, то есть скорее всего он сюда откуда-то приехал. И я должен – вопрос чести! – отыскать его следы на подходах к хате Юлии Антонюк.

Теперь, понятно, не оставалось сомнений, что Павловский был действующий вражеский агент, а не какой-нибудь скрывающийся по лесам от наказания немецкий пособник.

Обмундирование и нательное белье на Павловском, судя по ярлыкам, было ивановской и московской фабрик, кальсоны и рубашка – чистенькие, вчера или сегодня надетые; ремень, портупея и компас – пользованные, отечественные, а вот часы – заграничные, очевидно, швейцарские, водонепроницаемые, со светящимся циферблатом, такие, как у меня, и у Паши, и у многих армейских офицеров, – трофейные.

Подумав, что спать мне сегодня едва ли придется, я проглотил две фенаминовые таблетки и, хотя знал, что действие их наступает не сразу, тут же почувствовал заметный прилив сил.